АУТ - Страница 165

165

Сатакэ стащил футболку, так что на Масако не осталось ничего, кроме дешевого белого лифчика и трусиков. И все равно она продолжала смотреть на него.

— Хватит. Убей меня. Сейчас.

Ничего не говоря, он стал срывать белье и, наткнувшись на сопротивление, подхватил ее на руки, поднял и перенес к платформе. Чтобы не билась, он лег на нее сверху. Масако охнула и вдруг обмякла. Сатакэ нашел веревку, которую принес с собой, связал ей запястье, завел руки за голову и привязал их к платформе.

— Холодно! — крикнула она, извиваясь на стылом металле. Некоторое время Сатакэ наблюдал за ней в свете фонарика — у нее было тонкое, почти хрупкое тело и маленькие груди, — потом начал медленно раздеваться.

— Ну давай, кричи. Тебя все равно никто не услышит.

— Ты, может, и не знаешь, но здесь по соседству работают строители.

— Дрянь!

Он снова ударил по лицу. Хотел не сильно, но ее голова мотнулась в сторону. Он вовсе не собирался убивать прежде времени. Она нужна ему живая и в полном сознании. Уж не перестарался ли? Сатакэ наклонился, чтобы определить, дышит она еще или уже нет, и в этот миг Масако повернула голову и снова посмотрела на него холодными как лед глазами. Из рассеченных губ потекла кровь.

— Убей меня побыстрее.

Та, другая, тоже просила его об этом, требовала, умоляла. Он и сейчас слышал ее крики. Две реальности, прошлая и нынешняя, оказались вдруг совсем рядом, он без труда перелетал из одной в другую, замирая от восторга, как несущийся по американским горкам ребенок. Возбуждение нарастало. Он склонился над ней и впился в ее губы. Потом, осыпаемый проклятьями, раздвинул ей ноги.

— Сухая, как щепка.

— Ублюдок!

Она снова задергалась, забилась, пытаясь сбросить его с себя, сжать ноги, однако он заставил ее раскрыться и вошел в нее. Внутри было удивительно жарко, но она вскрикнула от боли, возможно потому, что все случилось слишком быстро и ее тело не успело пустить сок. Заглянув в ее глаза, Сатакэ понял, что опыта в таких делах у нее еще меньше, чем можно было ожидать, и медленно задвигался. Он не был с женщиной — реальной, во плоти, а не воображаемой — с того самого дня в Синдзюку, с того настоящего, но со временем ставшего придуманным кошмара. Что-то таившееся в глубинах его души заворочалось, поднимаясь и обретая силу, обещая унести его с собой — куда-то. В рай или ад — ему было все равно. В самые последние моменты секса — и только тогда — над разделявшей их пропастью мог быть переброшен мостик, и это было тем, ради чего он родился и за что согласился бы умереть.

И вдруг — слишком, слишком рано! — все закончилось.

— Извращенец!

Она плюнула ему в лицо смешанной с кровью слюной. Он утерся, а потом растер ее слюну по ее же лицу и укусил ее за грудь. Она вскрикнула было, но звук замер в горле, за стиснутыми зубами. Через окна под потолком уже вползал первый свет наступающего утра.

По мере того как солнце поднималось выше, из темноты проступали угрюмые детали интерьера: отвалившиеся от серых бетонных стен панели; сломанные перегородки, разделявшие когда-то кухню и душевые; ржавые краны и унитазы. Повсюду валялись пустые жестяные канистры из-под масла и пластмассовые ведерки, а в углу возле входа высилась кучка бутылок. И все же, несмотря на проникший в помещение свет, место это напоминало унылый бетонный гроб.

Услышав за спиной шорох, Сатакэ обернулся. Забравшийся в цех бродячий кот остановился и, увидев человека, метнулся назад. Наверное, почуял крыс, подумал Сатакэ и, опустившись на пол, достал сигарету и закурил. Дрожащая от холода Масако все еще вертелась на платформе, пытаясь освободиться от веревок. Сатакэ ждал солнца. Как только его лучи коснутся Масако, он снова овладеет ею. Только на этот раз уже сможет увидеть ее лицо. Спешить некуда.

— Холодно? — спросил он.

— Конечно. Я замерзла.

— Извини, придется подождать.

— Подождать? Чего?

— Солнца.

— Я не могу ждать! Мне холодно!

В голосе еще звучала злость, однако слова она произносила нечетко, заплетающимся языком. Щеки распухли от побоев, нижняя губа треснула. Глядя на покрытое гусиной кожей тело, Сатакэ вспомнил, что собирался срезать пупырышки ножом. Но нет, сейчас еще рано. Это можно приберечь к концу.

Сатакэ представил, как входит в нее тонкое, острое лезвие. Доставит ли ему это такое же удовольствие? То, что произошло с ним тогда, определило всю последующую жизнь, и сейчас он жаждал повторения.

Он достал из сумки нож в черных кожаных ножнах и положил на пол.

Солнечный свет наконец добрался до Масако. Едва ощутив его, она расслабилась, успокоилась, и ее бледная, с синеватым оттенком кожа начала обретать прежний, естественный цвет, как будто оттаивала. Сатакэ поднялся и подошел ближе.

— Ты ведь работала за такой вот штукой? — Масако непонимающе уставилась на него. — Работала?

Он сжал ее подбородок.

— Тебе-то какое дело?

Масако еще не согрелась и стучала зубами, но чувства ее определенно не остыли.

— Работала и не думала, что сама попадешь на эту платформу, что будешь лежать на ней, привязанная, а? — Она попыталась отвернуться. — Расскажи, как ты резала тело. Так? — Он провел пальцем от горла до низа живота, пока не уперся в лобковую кость. От пальца на коже остался бледно-сиреневый след. — И как тебе пришло в голову порубить его на части? Что ты чувствовала, когда делала это?

— Хочешь знать? Почему?

— Потому что ты такая же, как я. Ты зашла слишком далеко.

Она посмотрела ему в глаза.

165